Теософія на Кіровоградщині

Опубликовано 29 Січня, 2020 administrator

Рубрики Новини, Статті з питань теософії

Метки: deux, trois, un, Голос Безмовності, Голос Безмолвия, полковник Олкотт, Раїса Калашнікова, Чарльз Ледбітер

ДОРОГІ ДРУЗІ!

Ми, члени відділення «ЛАЙЯ», почали вивчати одну з прекрасних перлин мудрості, найбільш вагому книгу глибокої давнини в теософській літературі «Голос Безмовності» Олени Петрівни Блаватської. Допомагають нам в цьому «Коментарі» Чарльза Ледбітера до цієї книги, які складаються з 13 Глав.

Починаючи з січня 2020 року, щомісяця на нашому Сайті буде публікуватися одна Глава.

Запрошуємо всіх, хто хоче очистити своє серце, знищити свій егоїзм, якщо він є, розвинути найвищу свідомість для Служіння миру, щоб полегшити його страждання, залучитися до вивчення цього високо етичного твору.

Президент Відділення Раїса Калашнікова

Ч. Ледбитер (при участии А. Безант)

БЕСЕДЫ О ПУТИ ОККУЛЬТИЗМА

Том II

Комментарии к Голосу Безмолвия

Фрагмент I

ГОЛОС БЕЗМОЛВИЯ

Глава 1

ПРЕДИСЛОВИЕ

Даже с поверхностной и сугубо физической точки зрения «Голос Безмолвия» — одна из самых замечательных книг в теософической литературе, рассматриваем ли мы её с точки зрения содержания, стиля, или способа её создания; а если мы посмотрим несколько глубже и призовём на помощь способности исследования путём ясновидения, наше восхищение нисколько не уменьшится. Я не хочу сказать, что мы должны впадать в ошибку признания его священным писанием, каждое слово которого должно приниматься без всяких вопросов. Это вовсе не так, ибо, как мы вскоре увидим, в эту книгу вкрались разнообразные мелкие неточности и недопонимания, но всякий, кто на таком основании сочтёт её ненадёжной или невнимательно составленной, сделает ещё менее простительную ошибку в противоположном направлении.

Е.П. Блаватская всегда была готова признать, и даже подчеркнуть тот факт, что во всех её работах встречаются неточности. И в ранние времена, когда мы натыкались на какое-нибудь её заявление, которое представлялось нам особенно невероятным, мы, естественно, почтительно откладывали это в сторону, как, вероятно, одну из этих самых неточностей. И что удивительно, во многих таких случаях дальнейшее исследование показывало нам, что Блаватская была в конечном счёте права, так что теперь, наученные опытом, мы стали более осмотрительны в этом деле и научились доверять её необычайно широким и подробным знаниям по всем видам сторонних предметов. Конечно, нет резона подозревать тайный смысл в очевидной опечатке, как делали некоторые слишком легковерные изучающие; и мы без колебаний признаем, что глубокие знания нашей великой Основательницы в оккультных предметах не спасли её от ошибок в правописании какого-нибудь тибетского слова или даже в применении английского.

В своём предисловии она даёт нам кое-какие сведения о происхождении этой книги — информацию, которая, как поначалу казалось, влечёт за собой некоторые серьёзные затруднения, но в свете недавних исследований становится гораздо более понятной. Многое из написанного ею обычно понимают в более широком смысле, чем тот, что она вкладывала сама, и таким образом, создалось впечатление, что она выдвигает непомерные притязания, но когда будут изложены факты дела, станет видно, что для таких обвинений нет оснований.

Она говорит: «Последующие страницы извлечены из “Книги Золотых Правил”, одного из произведений, которые на Востоке вручаются ученикам мистических школ. Знание их обязательно и для той школы, учения которой приняты многими теософами. Так как я знаю часть этих изречений наизусть, перевести их было для меня сравнительно нетрудно.» И далее: «Источник, из которого я перевела предлагаемые три отрывка, принадлежит к той же серии, откуда взяты и строфы Книги Дзьян, послужившие основой для “Тайной доктрины”.» Она также говорит: «Книга Золотых Правил содержит около девяноста отдельных коротких трактатов…»

Раньше мы вкладывали в это больше, чем она имела в виду, и полагали, что эта книга вручается всем мистическим ученикам Востока, а «школа, в которой знание их обязательно» означает школу Великого Белого Братства. Затем, когда мы встретились с продвинувшимися оккультистами, никогда не слышавшими о «Книге золотых правил», мы были очень удивлены и даже склонны несколько искоса смотреть на них и серьёзно сомневаться, в правильном ли вообще направлении они движутся. Но с тех пор мы научились многим вещам, и среди них — несколько более широкому взгляду, чем у нас был сначала.

Со временем мы приобрели и дальнейшие сведения о Станцах Дзьян, и чем больше мы узнавали о них и их уникальном положении, тем яснее нам становилось, что ни «Голос Безмолвия», ни какая-либо другая книга не может в каком-либо реальном смысле иметь того же происхождения, что и они.

Оригинал Книги Дзьян находится в руках высокого Главы Оккультной Иерархии, и его никто не видел. Никто не знает, какой она древности, но говорят, что ранняя её часть (состоящая из первых шести станц) по своему происхождению старше, чем этот мир, и что это вовсе не история, а серия указаний — скорее формула для творения, чем рассказ о нём. Копия её хранится в музее Братства, и именно эту копию (которая сама, вероятно, является древнейшей книгой, изготовленной на этой планете) видели Е.П. Блаватская и некоторые из её учеников. Её-то и описывает так картинно Блаватская в «Тайной доктрине». Однако, у этой книги есть несколько особенностей, там не упомянутых. Она выглядит очень высоко магнетизированной, ведь как только человек берёт в руки страницу, перед его глазами проходит видение событий, которые она должна была отобразить, и в то же время ему слышится нечто вроде ритмического их описания на его родном языке — насколько этот язык может передать её идеи. Её страницы вообще не содержат слов — ничего, кроме символов.

Когда мы узнали это, нас несколько поразило, что есть ещё одна книга, заявляющая о том же происхождении, что и священные Станцы, и первым нашим побуждением было предполагать какую-то странную ошибку. Фактически именно это необычное расхождение впервые привело нас к исследованию вопроса настоящего авторства «Книги золотых правил», и когда это было сделано, объяснение оказалось исключительно простым.

В разных биографиях Е.П. Блаватской мы читаем, что она провела три года в Тибете, а также, что до этого она предприняла неудачную попытку проникнуть в эту запретную страну. В одно из этих посещений она по-видимому на довольно значительное время останавливалась в одном монастыре в Гималаях, настоятелем которого в то время был ученик Учителя Морьи. Это место находится скорее в Непале, чем в Тибете, хотя трудно быть в этом уверенным. Там она училась с великим прилежанием, а также приобрела значительное психическое развитие, и именно в этот период она выучила наизусть разные трактаты, о которых она упоминает в предисловии. Для учеников того конкретного монастыря знание их обязательно, и книга, из которой они взяты, считается там имеющей исключительную ценность и святость.

Этот монастырь очень древний. Он был основан в первых веках нашей эры великим проповедником и реформатором буддизма Арьяасангой. Заявляют, что само здание существовало уже за два или три столетия раньше его времени, но как бы то ни было, история этого монастыря, связанная с интересующим нас вопросом, начинается со времени его жизни там. Он был человеком великих сил и большой учёности, уже далеко продвинувшимся на Пути Святости. В одном из прошлых своих рождений, когда он звался Дхармаджйоти, он был одним из ближайших последователей Господа Будды, а затем, под именем Клейнеас, одним из ведущих учеников нашего Учителя Кут Хуми в его воплощении Пифагором. После смерти Пифагора Клейнеас основал в Афинах школу для изучения его философии, и возможностью учиться там воспользовались несколько из теперешних членов Теософического Общества. Несколькими веками позже он принял рождение в Пешаваре (который тогда назывался Пурушапура) под именем Васубандху Канушика. Когда он был принят в монашеский орден, он принял имя Асанга — «непоколебимый», а позже, ещё при его жизни, восхищавшиеся им последователи удлинили его до Арьяасанга, под каковым именем он в основном и известен как автор и проповедник. Говорят, что он дожил до весьма значительного возраста — почти до 150 лет, — если предание говорит правду, — и умер в Раджагрихе.

Он был плодовитым писателем: основной его труд, о котором мы слышим, это «Йогачарья Бхумишастра». Он был основателем школы буддизма йогачарья, которая по-видимому началась с попытки слить с буддизмом великую систему философии йоги, или, может быть, скорее, взять из системы йоги то, что может быть буддийски истолковано и применено в буддизме. Он много путешествовал и был могучей силой в реформировании буддизма; фактически его слава достигла такого высокого уровня, что его имя стали упоминать вместе с Нагарджуной и Арьядэвой. Этих людей назвали тремя солнцами буддизма за их деятельность по излиянию его света и великолепия на весь мир. Арьяасангу датируют примерно тысячелетием позже Будды; европейские учёные, похоже, неуверены относительно времени его жизни, но никто из них не датирует его позже, чем VII в. н.э. Нам в Теософическом Обществе он известен в этой жизни как особенно добрый, терпеливый и всегда готовый помочь наставник, Учитель Джуал Кхул. Для нас его положение уникально тем, что когда некоторые из нас удостоились чести познакомиться с ним около сорока лет назад, он ещё не сделал того шага, который является целью человеческой эволюции — посвящение асекха. Так что из наших Учителей он единственный, кого мы знали в этом воплощении ещё не как адепта, а как главного ученика Учителя Кут Хуми. Тот факт, что будучи Арьяасангой он принёс буддизм в Тибет, может быть причиной того, что в этой жизни он решил принять тибетское тело; могли также существовать и кармические связи или ассоциации, от которых он хотел избавиться, прежде чем принять последнее посвящение и стать адептом.

В той жизни, когда он был Арьяасангой, в ходе одного из своих великих миссионерских путешествий он прибыл в этот гималайский монастырь и поселился там. Он оставался там около года, обучая монахов и в общем организуя религию в очень большой части страны, сделав этот монастырь чем-то вроде штаб-квартиры реформированной веры и оставив на этом месте отпечаток и традицию, которая продолжается до нашего времени. Среди прочих оставшихся от него реликвий сохраняется книга, с которой относятся с величайшим почтением, и это и есть то самое писание, которое Блаватская упоминает как «Книгу золотых правил». Арьяасанга, по-видимому, начал её как нечто вроде книги общих мест или выписок, куда он заносил всё, что могло быть полезным его ученикам, а начал он со Станц Дзьян — не в символах, как в оригинале, а в писанных словах. Он сделал и много других выдержек — некоторые из трудов Нагарджуны, как упоминает Блаватская. После его ухода его ученики добавили в книгу несколько изложений (пожалуй, довольно конспективных) его лекций или проповедей, обращённых к ним, и они-то и есть те «небольшие трактаты», о которых говорится у Блаватской.

Это Алкион в своей прошлой жизни был тем, кто приготовил «Книгу золотых правил» и добавил в неё изложения бесед Арьяасанги, три из которых составляют настоящий предмет нашего изучения. Так что мы обязаны за этот бесценный сборник его тщательности в передаче, как и в этой жизни мы обязаны ему за то, что в нашем распоряжении есть и прелестный добавочный к нему труд «У ног Учителя». Та жизнь Алкиона началась в 624 г. и прошла в северной Индии. Он тогда в раннем возрасте вступил в орден буддийских монахов и сильно привязался к Арьяасанге, который взял его с собой в монастырь в Непале, и оставил там его в качестве помощника, чтобы он направлял учёбу в реорганизованном им сообществе — эту работу Алкион с примечательным успехом проводил около двух лет.* В этом вот смысле, и только в этом, «Голос Безмолвия» имеет то же происхождение, что и Станцы Дзьян — и то, и другое было скопировано в одну книгу. Мы не должны забывать, что хотя в этих трактатах несомненно есть много учений Арьяасанги, они не могли не оказаться значительно окрашены предпочтениями тех, кто пересказывал их; и вероятно, как минимум в нескольких фразах они не поняли автора и не смогли передать действительно вкладывавшийся им смысл. Исследуя этот труд подробно, мы там и сям обнаружим фразы, выражающие чувства, которые Арьяасанга вряд ли мог испытывать, и демонстрирующие невежество, которое для него было невозможным.

__________
* См. «Жизни Алкиона».

Нужно заметить, что Блаватская говорит о переводе заповедей — замечание, поднимающее некоторые интересные вопросы, поскольку мы знаем, что она не знала восточных языков, за исключением арабского. Книга написана письмом, с которым я незнаком, и я не знаю, какой язык использовался. Это мог быть санскрит, пали, какой-то диалект пракрита или, возможно, непальский или тибетский, но шрифт не является каким-либо из тех, что сейчас обычно используются для письма на этих языках. Так или иначе есть основания быть уверенным, что на физическом плане ни письменность, ни язык не могли быть известны Блаватской.

У того, кто может свободно действовать в ментальном теле, в распоряжении есть методы узнать смысл книги совершенно помимо обычного процесса чтения её. Самое простое — прочитать из ума того, кто её уже изучал, но этот способ открыт для того возражения, что так он получит не настоящий смысл книги, а лишь представление изучающего о нём, что может быть вовсе не одно и то же. Второй план действий — исследовать ауру книги. Это требует небольшого объяснения для тех, кто не знаком практически со скрытой стороной вещей. Древняя рукопись в этом отношении занимает несколько иное положение, чем современная книга. Даже если это не оригинал, написанный самим автором, она по крайней мере слово за словом переписана человеком с некоторым образованием и пониманием, знающим тему книги и имеющим своё мнение о ней. Нужно помнить, что копирование, которое обычно делалось стилосом, — процесс почти такой же медленный и выразительный, как гравировка, так что пишущий неизбежно сильно запечатлевает свою мысль на своей работе.

Потому всякая рукопись, даже новая, всегда имеет вокруг себя некоторую мысленную ауру, передающую её общий смысл, или скорее, представление писавшего человека о её смысле и его оценку её ценности. Каждый раз, когда книга кем-либо читается, в эту мысленную ауру делается добавление, и если она изучается тщательно, добавление, естественно, получается большим и ценным. Книга, прошедшая через много рук, обычно имеет более уравновешенную, округлённую и завершённую ауру, созданную разными взглядами, внесёнными в неё многими читателями; потому психометрирование такой книги обычно даёт довольно полное понимание её содержания, хотя и вкупе со значительным окаймлением мнениями, в книге не содержащимися, но принадлежащими разным читателям.

С печатной книгой дело обстоит во многом так же, за тем исключением, что тут нет первоначального копииста, так что в начале своего пути книга обычно не несёт ничего, кроме разрозненных фрагментов мыслей переплётчика и продавца. Да и немногие читатели наших дней, похоже, изучают так вдумчиво и основательно, как люди древности, и по этой причине мыслеформы, связанные с современной книгой, редко бывают такими точными и чёткими, как те, что окружают манускрипты прошлого.

Третий план, требующий несколько более высоких, состоит в том, чтобы полностью проникнуть за книгу или рукопись и достичь ума автора. Если книга на каком-либо неизвестном языке, тема её совершенно неизвестна, и вокруг неё нет ауры, которая могла бы помочь, единственный способ — это проследить её историю и посмотреть, откуда она была скопирована (или с чего набрана, в зависимости от случая), и так проследить путь её передачи, пока он не приведёт к автору. Если предмет работы известен, то менее утомительный метод состоит в том, чтобы психометрировать этот предмет, войти в общий поток мыслей о нём и так найти требуемого автора и узнать, что он думает. В некотором смысле все идеи по какой-то конкретной теме имеют местоположение и сосредоточены вокруг какой-либо точки в пространстве — так что ментально посетив её, можно прийти в соприкосновение со всеми сходящимися в ней потоками мыслей по данному предмету, хотя конечно они соединены миллионами линий со всеми видами других тем.

Предположив, что ясновидческие способности Блаватской были в то время уже достаточными, можно думать, что она могла применять любой из этих методов, чтобы добраться до смысла трактатов из «Книги золотых правил», хотя называть её работу переводом, не уточняя смысла этого заявления, было бы несколько неточно. Другие оставшиеся возможности несколько слабоваты. Сейчас в этом гималайском монастыре нет никого, кто бы говорил на каком-либо европейском языке, но поскольку с тех пор, как Блаватская там была, прошло по меньшей мере сорок лет, могло уже многое измениться. Зафиксировано, что иногда, хотя очень редко, туда прибывали индийские ученики, чтобы испить из этого источника древней учёности, и если мы предположим, что визит такого ученика совпал с её посещением, и что он знал и английский, и язык рукописи, или по крайней мере язык других обитателей монастыря, которые могли прочитать рукопись сами, то он мог её для неё перевести.

Довольно странно, что есть также возможность, что её могли обучать на её родном языке. В европейской России, на берегах Волги, есть довольно большое поселение буддийских племён, возможно тюркского происхождения, и эти люди, на физическом плане хотя и столь удалённые от Тибета, всё ещё считают его своей священной землёй и иногда предпринимают паломничества туда. Такие паломники иногда на многие годы остаются учениками в тибетских или непальских монастырях, и поскольку один из них вполне мог знать русский, как и свой калмыцкий диалект, из этого очевидно, что есть ещё один возможный способ, которым Блаватская могла общаться с принявшими её обитателями монастыря.

Во всяком случае очевидно, что мы не должны ожидать дословного воспроизведения того, что изначально сказал своим ученикам Арьяасанга. Даже в самóй этой древней книге — не его слова, а воспоминания его учеников о них, а мы сейчас имеем перед собой либо перевод перевода, либо запись общего ментального впечатления смысла. Конечно, для одного из наших Учителей или для самого автора было бы легко сделать прямой и точный перевод на английский, но поскольку Блаватская определённо заявляет, что перевод — её собственный, очевидно, их план был не таким.

В то же время свидетельство, полученное нами от человека, лично видевшего, с какой скоростью это было записано, похоже, определённо наводит на мысль, что Блаватской была оказана какая-то помощь, может быть, даже без её ведома. А. Безант пишет об этом:

«Она писала это в Фонтэнбло, и большая часть работы была сделана, когда я была с нею и сидела в комнате, когда она писала. Я знаю, что она писала, не обращаясь ни к каким книгам, но работала она непрерывно, час за часом, точно, как если бы она писала по памяти или читая оттуда, где не было никакой книги. Вечером она окончила рукопись, которую писала, когда я была с ней, и попросила меня и других выправить её английский — она сказала, что писала так быстро, что была уверена, что получилось плохо. Мы изменили там не более чем несколько слов, и эта книга остаётся образцом удивительно прекрасной литературной работы.»

Возможно также, что она сделала перевод на английский заранее, будучи ещё в монастыре, а в Фонтэнбло она в действительности лишь читала его на расстоянии, как это выглядело по утверждению нашего президента. Я часто видел, когда в других случаях она делала именно это самое.

Шесть школ индусской философии, которые она упоминает на первой странице предисловия, это ньяя, вайшешика, санкхья, йога, миманса и веданта. Она утверждает, что у всякого индийского учителя — своя собственная система подготовки, которую он обычно держит в большом секрете. Это естественно, ведь он не желает нести ответственность за результаты, которые могут последовать, если её попробуют все виды неподходящих и неуравновешенных людей (а как известно, это обязательно будет). Никакой настоящий учитель в Индии не возьмётся за ученика, если не может иметь его перед глазами, чтобы когда он предпишет ему какое-либо упражнение, наблюдать его эффект и сразу же остановить ученика, если что-то пошло не так. В оккультных делах это стало обычаем с незапамятных времён, и несомненно, это единственный путь, которым можно быстро и безопасно сделать реальный прогресс. Первая и самая трудная задача ученика — привести свой внутренний хаос к порядку, то есть исключить полчища меньших посторонних интересов и поставить под контроль блуждающие мысли, а это должно быть достигнуто постоянным приложением воли ко всем его проводникам в течение долгих лет.

Наш автор говорит нам, что если системы обучения в эзотерических школах по эту сторону Гималаев различаются, то по ту сторону система повсюду та же. Мы должны здесь подчеркнуть слово «эзотерический», ведь мы знаем, что в экзотерической религии искажения и злостные магические практики по северную сторону гор сильнее, чем по южную. Пожалуй, мы даже могли бы понимать выражение «за Гималаями» скорее в символическом, нежели в строго географическом смысле, и многие полагают, что обучение не отличается именно в школах, верных нашим Учителям. В некотором смысле — и в самом главном из смыслов — это весьма верно, но не будучи тщательно разъяснено, это может ввести читателя в заблуждение. Смысл, в котором все эти системы одинаковы — в том, что все признают добродетельную жизнь единственным путём, ведущим к оккультному развитию, а покорение желаний — единственным способом избавления от них. Есть школы оккультных знаний, где придерживаются мнения, что добродетельная жизнь налагает излишние ограничения. Они учат определённым формам психического развития, но нисколько не заботятся о том, какое применение могут дать потом ученики данной ими информации. Есть и другие, считающие, что всем видам желаний надо потворствовать до предела, дабы через пресыщение было достигнуто безразличие к ним. Но ни одна из школ, придерживающаяся любой из этих доктрин, не находится под управлением Великого Белого Братства, и во всяком учреждении, даже отдалённо с ним связанном, чистота жизни и благородство цели считаются необходимыми условиями.

Следующий абзац предисловия содержит две или три пустячные неточности, о которых я упоминал. Наш автор упоминает «великий мистический труд, называемый “Парамартха”, который, как считают, был передан Нагарджуне нагами». Великая книга Нагарджуны называется не «Парамартха», а «Праджняпарамита» — мудрость, которая доставляет на другой берег, но это очень верно, что предмет этой книги — парамартха сатья,* то сознание мудреца, которое побеждает иллюзию. Нагарджуна, как я уже упомянул, был одним из трёх великих буддийских учителей первых веков нашей эры; предполагают, что он умер в 180 году. Сейчас он известен теософам под именем Учителя Кут Хуми. Экзотерические авторы иногда описывают Арьяасангу как его соперника, но зная об их близких отношениях в более раннем рождении в Греции и снова в нынешней жизни, мы сразу видим, что это не могло быть так. Вполне вероятно, что после их смерти их ученики могли пытаться использовать учение одного против учения другого, как ученики часто делают в своём неразборчивом рвении, но то, что сами они были в совершенном согласии, демонстрируется тем фактом, что Арьяасанга ценил многие из трудов Нагарджуны и копировал их в свою книгу выдержек для использования его учениками.

__________
* В современной буддийской литературе обычно переводится как «абсолютная истина». В упомянутом труде Нагарджуна говорит, что учение будд основывается на двух истинах — истине относительной и истине абсолютной. К относительной истине относится например существование тела, да и фактически весь спектр учений, получаемых на уровне формального ума. —Прим. пер.

Однако не вполне ясно, является ли «Праджняпарамита» трудом Нагарджуны, поскольку легенда по-видимому утверждает, что книга была дана ему нагами, или змеями. Блаватская толкует это как имя, данное древним посвящённым, и это вполне может быть так, хотя есть и другая интересная возможность. Я обнаружил, что имя нагов или змей было дано арьями одному из великих племён толтекской подрасы атлантов, потому что идя в бой, они в качестве штандарта несли перед собой золотую змею, обвитую вокруг жезла. Это вполне мог быть какой-то тотем или племенной символ, или просто герб большой семьи. Это племя, должно быть, играло значительную роль в первоначальной атлантской колонизации Индии и земель, существовавших тогда к юго-востоку от неё. Мы встречаем нагов упомянутыми среди первоначальных обитателей Шри Ланки, найденных Виджаей и его товарищами, когда они высадились туда. Так что одним из возможных толкований этой легенды может быть то, что Нагарджуна получил эту книгу от более ранней расы — иными словами, это писание атлантов. И если, как подозревают, некоторые из Упанишад получены из того же источника, то мало причин удивляться тождественности учений, о которой на той же странице упоминает Блаватская.

Джнянешвари (транслитерированное в первом издании как Дхьянешвари) — не санскритский труд, а написанный на языке маратхи в XIII в. н.э.

На следующей странице мы встречаем упоминание школы махаяны йогачарья (или йогачара). Я уже упоминал эту попытку Арьяасанги, но пожалуй, нужно сказать несколько слов по навязшему вопросу о янах. Буддийская церковь сегодня предстаёт перед нами двумя большими подразделениями — северным и южным. Первая включает Китай, Японию и Тибет (а также Монголию и Россию — пер.); вторая — Шри Ланку, Таиланд, Бирму и Камбоджу. Обычно говорят, что северная школа принимает путь махаяны, а южная — хинаяны, но то, насколько безопасно это можно заявлять, зависит от того оттенка значения, который мы придаёт этому слову «яна», о котором было столько дискуссий. Яна означает «колесница», и это слово согласились применять к Дхарме, или закону, уподобив челноку, который перевозит нас через море жизни к нирване, но относительно точного его значения есть по меньшей мере пять теорий:

Это относят просто к языку, на котором закон был записан. Большей колесницей был, предположительно, санскрит, а меньшей — пали. Эта теория представляется мне сомнительной.
По всей видимости, «хина» может переводиться не только как «малая», но и как скудная или простая. Потому, согласно одной из интерпретаций, хинаяна считается более лёгкой и простой дорогой к освобождению — предельный минимум знаний и действий для его достижения, в то время как махаяна — более полная и философская доктрина, включающая множество дополнительных знаний о высших царствах природы. Излишне говорить, что эта интерпретация исходит от последователей махаяны.
Буддизм, в своей неизменной терпимости к другим религиям, все их принимает в качестве путей к освобождению, хотя считает метод, которому учил его Основатель, самой прямой и верной дорогой. Согласно этому взгляду, буддизм и есть махаяна, а хинаяна включает брахманизм, зороастризм, джайнизм и прочие религии, существовавшие во времена принятия этого определения.
Два учения — просто два этапа одного; хинаяна — для шравак, или слушателей, а махаяна — для более продвинувшихся учеников.
Слово «яна» следует понимать не в первом его значении — «колесница», а скорее во втором, приблизительно аналогичному понятию «карьера». Согласно этому толкованию, махаяна открывает человеку «великую карьеру» — стать бодхисаттвой и посвятить себя благу мира, в то время как хинаяна показывает ему лишь малую «карьеру» — достижение нирваны для себя.

Северные и южные буддисты в некотором роде соотносятся как католики и протестанты у христиан. Северные напоминают католическую церковь. К учениям Господа Будды у них есть добавления. Например, они добавили в буддизм местные службы, существовавшие в стране — такие как церемонии в честь природных духов или обожествлённых сил природы. Когда христианские миссионеры побывали у северных буддистов, они нашли церемонии настолько подобные их собственным, что сказали, что это плагиат, являющийся делом дьявола, а когда было убедительно доказано, что эти церемонии по времени предшествуют христианской эре, они сказали, что это был «предвосхищающий плагиат»!

В буддийских писаниях, как и во всех других, есть противоречивые заявления. Южная школа буддизма основывается на определённых текстах, и желая избежать посторонних наслоений, она игнорирует другие или называет их интерполяциями. Это сделало её более узкой по спектру, чем северная. Возьмём один пример. Господь Будда последовательно проповедовал против идеи сохранения личности, очевидно, преобладавшей в его время. Это воззрение является общим и для христиан — а именно, что наша личность живёт вечно. Но хотя он и учил, что ничего из того, с чем люди обычно себя отождествляют, не сохраняется навечно, он делал самые недвусмысленные заявления о последовательных жизнях человека. Он давал примеры прошлых жизней, и когда один царь спросил его, на что похоже восстановление памяти о прошлых жизнях, он сказал, что это похоже на воспоминание о том, что вы делали вчера и в предыдущие дни, когда посетили ту или иную деревню. Но южная школа буддизма теперь учит, что сохраняется только карма, а не «я», и когда человек в одной жизни создаёт определённое количество кармы, а потом умирает, от него ничего не остаётся, но рождается другой человек, которому приходится нести карму, которой он не создавал.

И хотя южные буддисты учат, что остаётся только карма, они в то же время говорят и о достижении нирваны, так что если вы спросите монаха, почему он носит жёлтые одежды, он ответит вам: «чтобы достичь нирваны», а если вы спросите: «в этой жизни?», он сразу же ответит: «О нет, для этого потребуется много жизней». Также после каждой проповеди монах благословляет паству словами «да достигнете вы нирваны», и снова, если вы спросите его, смогут ли они достичь её в этой жизни, он ответит: «нет, им потребуется много». Так что практическая вера в продолжение существования индивидуальности сохраняется, несмотря на формальное учение, предполагающее обратное.

Е.П. Блаватская посвятила пару страниц вопросу разных форм письма, принятых в гималайских монастырях. В Европе и Америке латинский алфавит так широко распространён, что применяется почти повсеместно, так что для наших западных читателей, пожалуй, было бы неплохо объяснить, что на Востоке преобладает совсем иное положение дел. Каждый из многочисленных восточных языков — тамильский, телугу, сингальский, малайский, хинди, гуджарати, канарский, бенгали, бирманский, непальский, тибетский, сиамский и многие другие — имеет свой собственный алфавит и способ письма, и пищущий на одном из них, цитируя выражение на другом языке, применяет свои собственные буквы, подобно тому, как английский автор, цитируя греческую или русскую фразу, напишет её не греческими или русскими буквами, а латинскими. Так что имея дело с восточной рукописью, нам нужно всегда рассматривать два момента — язык и шрифт, и они вовсе не всегда совпадают.

Если я возьму шри-ланкийскую книгу на пальмовых листьях, она почти обязательно будет написана красивым сингальским письмом, но из этого вовсе не обязательно будет следовать, что она написана на сингальском языке. Она с такой же вероятности может оказаться на пали, санскрите или элу. То же верно для любого из других видов письма. Так что когда Блаватская говорит, что заповеди иногда написаны на тибетском, она вполне могла иметь в виду только тибетские буквы, а не обязательно тибетский язык. Я не видел ни одного примера любопытных описанных ею криптограмм, где цвета и животные представляют буквы. В том же абзаце она говорит о тридцати простых буквах тибетского алфавита. Они общепризнаны, но не ясно, что она имела в виду, чуть позже упоминая 33 простых буквы, поскольку если взять их без четырёх гласных, их будет 30, а если включить гласные, то их будет не 33, а 34. Что до составных букв, их количество определяют по-разному; имеющаяся у меня грамматика приводит их больше сотни, но Блаватская, вероятно, упоминает лишь имеющие общее применение.

Я помню интересную иллюстрацию её утверждения о китайских способах письма. Когда я был на Шри Ланке, к нам однажды пришли два буддийских монаха из внутренних областей Китая, не говорившие ни на одном из языков, известных нам. Но к счастью с нами были японские ученики, которые приехали по программе обмена, следуя великолепному плану полковника Олкотта, состоявшему в том, что северная и южная школы должны были посылать некоторых своих неофитов, чтобы они узнали методы и учения другой школы. Эти молодые люди не могли понять ни слова из того, что говорили китайские монахи, но они смогли обмениваться идеями посредством письма. Написанные иероглифы значили для них то же самое, хотя называли они их совсем разными словами, в точности как француз и англичанин, увидев ряд цифр, понимали бы их совершенно одинаково, хотя один бы называл их «un, deux, trois», а другой «one, two, three». Так что я имел очень любопытную и интересную беседу с этими монахами, при которой каждый мой вопрос переводился одним из наших членов на сингальский, чтобы японский ученик мог понять; затем он записывал его кистью иероглифическим письмом, общим для японцев и китайцев; китайский монах читал его и писал свой ответ теми же иероглифами; после чего японский ученик переводил его на сингальский, а наш сотрудник — на английский. При таких обстоятельствах беседа была медленной и несколько неточной, но тем не менее, это был интересный опыт.

Конец первой Главы

Глава 1. Предисловие (размещено 29 января 2020г.)